О своём видении задач нового проекта ГО «Донбас СОС» «Противодействие всем формам ксенофобии и достижение равенства, включая равенство представителей меньшинств»и о своих методах рассказывает Галина Корниенко, тренер в области прав человека.
— Галина, расскажи, пожалуйста, о себе и своём опыте.
— В правозащиту я пришла из бизнеса, практически случайно. Я была бизнес-тренером, по стратегии, по управлению персоналом, по эффективным продажам… Потом познакомилась с одной общественной организацией, предложила им поволонтёрить – и потихоньку втянулась. Прошла тоже массу специализированных тренингов – так что у меня опыт не только тренера, но и участника таких занятий, — сертифицировалась как тренер в области прав человека (кстати, в том же самом Доме прав человека под Черниговом, где мы будем заниматься с ребятами). Занималась женским здоровьем, борьбой с торговлей людьми, два года была советником Минсоцполитики по вопросам временно перемещённых лиц, сперва в Запорожской области, потом, как специалист по адвокации – в Киеве. Сейчас занимаюсь в программах заместительной терапии с женщинами, употребляющими наркотики.
Есть опыт участия в лагерях толерантности, в рамках которых я работала с журналистами. Очень приятно потом видеть знакомые лица на экране телевизора, и слышать, как они прямо по твоей программе освещают проблему!
Я проводила тренинги по правам человека для вынужденных переселенцев и, как оказалось, многие из них задумались о проблемах притеснения только тогда, когда их самих начали притеснять. Когда даже самая благополучная социальная группа — белые гетеросексуальные мужчины в возрасте от 22 до 45 лет, — вдруг оказалась выделена и дискриминирована, когда на них обрушились все эти стереотипы: если ты мужчина с Донбасса, и, особенно, если не воюешь в АТО, значит, ты по умолчанию сепаратист, под подозрением, — тогда стали спрашивать: как это государство может к нам относиться, как к людям второго сорта? Ну, а как государство может так относиться к геям, или к людям с инвалидностью?
— В чём ты видишь важность проекта по противодействию ксенофобии в ПТУ Донбасса?
— В первую очередь это – образовательный проект. В Украине масса программ для школьников – психологических, творческих, досуговых, религиозных. Много всего предлагается для студентов – и волонтёрские программы, и благотворительность, и права человека, и дополнительное образование… А мы берём рабочую молодёжь – наименее (наряду с пожилыми) охваченную аудиторию, и наиболее подверженную различным стереотипам. Мы хотим, чтобы и среди них были посеяны идеи прав человека, идеи равенства всех людей перед законом, идеи толерантности; наша задача показать молодым людям, что инаковость – это, грубо говоря, не повод для мордобоя, не повод выбрасывать человека из своей жизни.
Проект очень важен для современной Украины: несмотря на то, что война ещё идёт, на мир надо работать уже сейчас. На самом деле, начинать его надо было вчера. Есть опыт Балкан, где сами активисты говорят, что упустили время, ожидая окончания войны. Хотя, кстати, в Югославии были попытки объединять молодёжь из разных страт ещё до войны – мусульман, сербов и так далее, — обсуждать наболевшие вопросы, искать способы избежать конфликтов. И хотя войну это не предотвратило, когда выживших участников собрали уже после её окончания, они смогли найти общий язык и продолжить обсуждение, опираясь на те объединяющие, а не разъединяющие их моменты, которые удалось найти ещё в довоенных дискуссиях.
— События в Югославии были гражданской войной, но многие не согласны, что так можно называть происходящее на востоке Украины.
— Война, которая, по сути, идёт в Украине, развязана Россией. Но сыграло свою роль и то, что людям не хотелось разбираться в нюансах. Задолго до вторжения на Западе тяготели больше к Европе, на Востоке – к России, и огромная ответственность довоенного гражданского общества, что с этим никак не работали. Недоработка средств массовой информации: у нас был один крупный русскоязычный канал – Интер, понятно, чей и понятно, чьи интересы обслуживавший; достаточно вспомнить, как он освещал Майдан. В итоге, если человек не слушал, не понимал русскоязычные новости, если он получал только такую информацию, если всё это подкреплялось стереотипами, анекдотами, страхами – неудивительно, что, как только что-то случилось, многие оказались на той стороне.
И разрыв этот не залечен до сих пор. Недавно в украинских СМИ прошла очень характерная дискуссия: Юрий Андрухович, писатель, патриот, очень по-злому, иронично написал про русскоязычных жителей Востока Украины, которые едут в Галицию и там не понимают местных жителей и говорят по-русски, слишком много, мол, стало там слышно русского языка. И ему ответила Иванна Скиба-Якубова, что это хорошо, что русскоязычные поехали на Запад, что это укрепляет страну, позволяет людям узнать друг-друга. Действительно: одной из особенностей населения Донбасса является их привязанность к своей земле, они очень большие домоседы. Когда начались бомбёжки и волонтёры стали вывозить оттуда людей, у многих даже больших сумок, чемоданов не было – они там родились, жили там, никуда не уезжая, и собирались там и умереть. Это, конечно, очень закрывало и их от общения с другими людьми, с другими культурами в Украине, и других украинцев – с ними. Сейчас такой человек, проживший всю жизнь в маленьком шахтёрском городочке и выброшенный войной буквально даже в соседнюю область, в то же Запорожье, иногда чувствует себя не в своей стране, а на другой планете, о которой до сих пор слышал только страшные сказки, что ему тут хлеба не продадут, если он по-русски говорит. Если бы шёл какой-то культурный обмен раньше, то, возможно, ничего такого не было.
Так же и для нас, жителей центральной, а особенно – западной Украины, с Донбассом были связаны две ассоциации – хамло на джипах на дорогах и хамло в Верховной Раде. И в результате, мы не видели Донецк таким красивым, как о нём рассказывают сами дончане, не видели этих широких проспектов, этих роз, потому что, когда ты въезжаешь в Донецкую область, ты уже относишься ко всему вокруг настороженно, уже настроен против, ждёшь, что тебя обхамят, подрежут. А между тем Донецкая область была одной из первых по преодолению эпидемии ВИЧ-СПИД, там отлично работали программы по заместительной терапии, там очень хорошо относились к многодетным семьям, там была очень мощная мусульманская община, были большие ромские поселения, было мощное ЛГБТ-комьюнити и ЛГБТ-телевидение даже. Теперь, в «ДНР» это всё уничтожено, мы, собственно, это всё с удивлением и узнали, когда оттуда все стали убегать.
То есть, речь у нас не столько уже о толерантности, сколько о стереотипах. Толерантность – это когда я позволяю другому быть другим, отличным от меня. А стереотипы – это просто незнание, с ними надо бороться, рассматривая частные истории, случаи. В программе заместительной терапии для женщин, употребляющих наркотики, у нас есть девушка-ромка, которая выглядит на фоне других участниц гораздо лучше и мотивированнее. А говорит стереотип? Что цыгане – самые асоциальные, что уж если они с детства сели на наркотики – то это навсегда, что никакие программы им и даром не нужны.
— Расскажи о своих методах.
— Я тренер старой формации и не называю тренингом семинары, когда лектор включает проектор, показывает слайды и что-то рассказывает, а весь интерактив сводится к тому, что слушателям раздают листочки и просят написать, что они думают. Моя учительница принадлежала к так называемой Питерской тренерской школе. Там считается так: чтобы человек чему-то научился, он должен сам дойти до того, что что-то делает не так, где-то ошибается.
Тренинг – это тренировка, и за один тренинговый день отрабатывается, как правило, два-три навыка, больше не вмещается. Соответственно, и в нашем проекте в один день я буду давать одно-два-три понятия, связанные с правами человека, и цикл будет выстроен так: упражнение, которое выводит на это понятие, участники сами будут называть его, сами будут озвучивать проблему; потом что-то типа мини-лекции или документальной иллюстрации об этой проблеме; и потом они будут отрабатывать её понимание или рефлексию, поняли ли они, понимают ли, как надо поступить в той или другой ситуации.
Есть интересные упражнения, которые позволяют человеку понять, как он себя идентифицирует, «Кто я?». Быстро все приходят к тому, что хотя бы одна черта объединяет нас всех, мы все – homo sapiens, все относимся к одному виду. И они смотрят, как общество структурируется согласно идентичностям, как твоё положение в мире зависит от того, кем ты себя считаешь, и каким тебя считают другие.
Мы будем очень много разговаривать, не будем двигаться дальше, пока все участники не закроют для себя текущий вопрос (иногда поэтому тренинг не идёт по графику, когда возникают какие-то болезненные вопросы, которые сложно быстро понять). Будем работать с фильмами, с отрывками фильмов про права человека, документальными и художественными. Задействованы будут все органы чувств, кроме разве что обоняния.
— А какие художественные фильмы о правах человека?
— Очень много, все, в которых герои оказываются в ситуации того или иного притеснения. Есть совсем прямолинейные, а есть такие, как свежий французский фильм «Безумные соседи», где собрана масса стереотипов и в их свете показано, как герои, принадлежащие к разным социальным стратам – белые европейцы, их слуги-мигранты, цыгане, геи, — взаимодействуют в рамках комедийного сюжета; как люди, принадлежавшие к дискриминируемым группам и добившиеся прекращения дискриминации, могут сами становиться притеснителями других и т.п. Там очень много о чём можно говорить, и меня поразило, как этот фильм обсуждали на одном российском интернет-форуме: аудитория увидела совершенно иное, не правозащитный, эгалитаристский подтекст, а реакционный: «Наконец французы прозрели и сняли фильм, какой это ужас – мультикультурализм и толерантность!».
— Может ли быть, что человек окажется совсем не в состоянии понимать, принимать участие в тренинге? Что он приехал из любопытства, допустим, а теперь видит, что это совсем не его?
— Таких я, честно говоря, ещё не видела. Бывает, дело не в человеке, а в атмосфере. Если человек не хочет покидать мячик со всеми – может быть, он не чувствует безопасной обстановки: боится показаться глупым, не то что-то сказать; боится, что на него не так посмотрят, что над ним посмеются. Если кому-то совсем не идёт – конечно, он может отойти и посидеть в сторонке, но как правило тот, кто сперва сидит в сторонке, потом потихоньку включаются. Они ещё слишком молодые – в сторонке сидеть, им хочется повыступать друг перед другом.
— Учащиеся ПТУ подвержены стереотипам, а тем более, их неформальные лидеры должны «держать марку», но ты всё же надеешься на успех?
— Я полагаю, мы будем не столько работать с уже сформировавшимися лидерами в своей среде, сколько сами формировать их из тех подростков, которым уже будут близки наши установки. Этот проект – первопроходец, ещё никто в Украине не пробовал говорить о толерантности с учащимися ПТУ, так что прогнозировать успех сложно. Как-либо давить на ребят и навязывать им свою точку зрения мы не собираемся, наше дело – дать им стимул и пищу для размышлений. Но я настроена оптимистично: практика показывает, что часто участники проектов преувеличивают возможное неприятие в ключевых группах, на которых проект направлен. Но у меня есть успешный опыт тренингов для старшеклассников. Это современные дети, они активно пользуются интернетом, получают гораздо бОльший объём информации, чем взрослые, более гибкие, быстрее думают и строят аналогии. Они уже относятся гораздо толерантнее многих взрослых ко многим вещам – тем же ЛГБТ, наркотикам, ВИЧ, для них не проблема пользоваться контрацепцией, они знают, в каких общественных организациях им могут дать средства защиты секса и без проблем могут обратиться туда.
Но увидеть, различить разные формы дискриминации часто не могут и взрослые люди, даже те, кто сам им подвергается. У меня был опыт тренинга по противодействию семейному насилию, перед которым почти все участницы говорили: слава Богу, у меня в семье такого нет. А после тренинга многие подошли и сказали: надо же, теперь я вижу, что живу в ситуации семейного насилия!
— Толерантность часто связывается в общественном сознании с цензурой: того нельзя говорить, другого. Расскажешь анекдот про евреев – антисемитский поступок, нельзя! (хотя сами евреи рассказывают спокойно).
— Дело не в том, что мы говорим, а в том, какой смысл мы в это вкладываем. Если анекдот формирует или поддерживает стереотип (особенно – негативный стереотип, потому что бывают стереотипы и позитивные) – наверное, им не стоит пользоваться. Это легко понять: надо примерять на себя ситуацию, допустим, того же еврея – комфортно ли тогда будет услышать этот анекдот? Поэтому, внутри закрытых сообществ и извне одни и те же анекдоты, конечно, могут восприниматься совсем по-разному.
Мы, конечно, будем говорить о преступлениях на почве ненависти, и о связанном с ними языке вражды, с которого начинались и Холокост, и события в Руанде. А где язык вражды – там и пропаганда; будем учиться отличать факт от его интерпретации и оценки.
— На одном из эфиров про наш проект произошла неслучайная, как кажется, ошибка: передача называлась «ПТУ Донбасса: как воспитать европейца», а титр на видео поставили «Как воспитать патриота». Как европейская ориентация, которую мы будем стараться привить ребятам на тренингах, соотносится с патриотизмом? Какую они займут позицию по ленинопаду и переименованию советских названий? Смогут ли они воевать в АТО, если их призовут, или будут призывать к толерантности в отношении врага?
— Есть свобода слова и свобода совести, любой может исповедовать любые взгляды. Но называть улицы в честь убийц, терпеть в своих городах памятники тиранам или борцам за сохранение рабства (если вспомнить недавние волнения в США) – это никакого отношения к толерантности не имеет. Все эти калинины, ворошиловы, дзержинские, конечно, должны быть убраны с улиц – может быть, в музеи, в специальные парки скульптур, как артефакты истории. Как раз, если смотреть через призму прав человека, то их возвеличивание – это дикость, и в Европе это понимают пока что лучше, чем у нас: в Германии вы улицы Мюллера не найдёте.
Другое дело, что люди, особенно – старшего поколения, — не привыкли думать об этом, не знают реальной истории всех этих людей, они цепляются за свою молодость, за тот культ. И вот тут, конечно, толерантность будет в том, чтобы не принижать их, не подавлять силой, а в первую очередь просвещать их по истории – кто был Берия, кто был Ежов, сколько на них крови… Для этого надо уметь увидеть другого не как врага, а как собеседника. Я помню, как была шокирована, когда во Львове появилась улица Джохара Дудаева, — я тогда политикой не интересовалась совсем, о Дудаеве слышала только из российских СМИ (у меня родители русскоязычные и каналы в основном смотрели российские), для меня это был бандит… Потом, конечно, много позже, разобралась, но хорошо понимаю чувства пожилого человека, который видит улицу Бандеры, а у него в голове только то, что он из советской пропаганды о нём узнал. А если он начнёт узнавать, кем был Бандера на самом деле, какие были его идеи – тогда и всё встанет на свои места.
Что касается АТО, то правовой подход к насилию предполагает, что государство имеет на него эксклюзивное (хотя далеко не безграничное!) право: став солдатом, принеся присягу ты обязан исполнять свой воинский долг, и это никак не противоречит ни правам человека, ни другим европейским ценностям. И каждый солдат Соединённых Штатов проходит углублённый курс по правам человека.
Публикация подготовлена в рамках проекта «Противодействие всем формам ксенофобии и достижение равенства, включая равенство представителей меньшинств», который реализуется при поддержке Посольства Республики Финляндия в Украине